ДОЖДЬ

С погодой, как всегда, угадали. Сыро, холодно, колючие су-хие иголки низкорослых болотных сосен прилипают к щекам. Морщусь, плююсь, при каждом шаге вытаскивая сапоги из рас-кисшего торфа. До острова еще с километр, там можно будет упасть, хоть на сырую, но твердую почву.
Опираюсь на кривое деревце. Сразу осыпает ливнем холод-ных мелких капель. Кажется, они еще холоднее тех, что непре-рывным потоком падают сверху. Мне уже все равно, я давно промок насквозь от пота и этой противной мороси. Ужасно хо-чется пить. Нагибаюсь и набираю горсть черной безвкусной пикши. Жую, плюю и бреду дальше, стараясь догнать напарни-ка. Он, вероятно, тоже устал, но гордый, не остановиться, не обернется.
Остров. Рюкзак глухо падает на подстилку хвои. Плюхаюсь на валежину рядом с приятелем. Достаем сигареты, молча заку-риваем, пряча их в ладонях. Огонек приятно греет руку. Все по-нятно без слов: «попали». Снимаю подшлемник, слушаю. Лес молчит. Только свист ветра в верхушках и шелест падающих ка-пель. Это плохо для нас. Очень плохо. Значит, дождь скоро не кончится.
До «воды» еще километра два. Опаздываем. Опаздываем хро-нически, а это значит, что засветло не успеем раскинуть снасти, и ночь пропадет зря. Мы ловим ночью. День так, для отдыха, ла-герных работ и прочего баловства.
Сказать, что пришли, значит соврать. Донесло скорее по инерции. Ветром помогло. Последний участок болота за остро-вом сожрал все силы. Падаем у воды. Волна в берег. У берега муть. Сверху рваные тучи. Вся ночь пройдет на ветру с дождем. Нет сил даже злиться.
Вытряхиваю на землю из рюкзака свое добро. Плащ, снасти, лампу, топор, «коногонку», вот в принципе и все. Чай, соль, са-хар, четыре буханки хлеба, два кило соленого сала - у друга. Это прокорм на двое суток. Хватит вполне, и еще останется. Не жрать же сюда приперлись «за тысячу километров». Водку и консервы не берем. Кто знает, что там намешано? Случалось.
Друг «дует» лодку. Я воюю с паяльной лампой. Чай. Только горячий чай сейчас спасет. Можно забыть топор или нож, но лампу нельзя - в такую погоду она - спасенье. Не лень ее тащить, зная, что быстрый огонь всегда будет.
Стемнело. Успели выкинуть сети и завести «резинки». Си-жу, смотрю на пляшущие на ветру «колдуны». У берега «обрат-ка» затягивает леску в тростник. «Кашу» кинуть не успели. На-деяться можно лишь на поклевку проходного «придурка» и только на полную вытяжку. Иначе при таком ветре не заметишь.
Половинка «ракушки» бьется у берега, сверкая в свете фо-наря потершим перламутром. Голодная пиявка заглатывает по-ловинки брошенных червей. Где-то в лесу заунывно скрипит де-рево. Два ночи. Достало. Ухожу к костру.
Огня почти нет. Дым крутит. Щиплет горло и режет глаза. Но тут уютней все равно. Заворачиваюсь в плащ армейской химза-щиты и пытаюсь «отбиться». Подкатываю под голову чурбак и валюсь в мокрую хвою. Плащ, ватники и фуфайка, сапоги на размер больше - стандартная «форма» хоть летом, хоть зимой. Мокрое все насквозь, а тепло еще держит. Знаю - это не надолго. Через час без движенья будет полный «дубак». Но мне нужен это час. Устал. Представляю себя в теплой домашней постели. Закрываю глаза. Не помогает. Мерзнут руки. Струйка воды, ско-пившаяся где-то в складках плаща, вдруг выливается на лицо. Дым достает и тут, хотя лежу спиной к костру. В сапоге нож жмет на «косточку». По-другому его никак. Пока расстегнешь плащ, откинешь полу, нащупаешь… И я уже подпоясан батареей шахтерского фонаря. В сапоге нож под рукой. Откуда-то изнут-ри подкатывает злость. На все. На погоду, на рыбу, на себя, за то, что приперся, на друга. Холодно. Шевелиться не хочется. Решаю, что через полчаса плюну на все и накроюсь лодкой. До утра.
Напарник «выпал в осадок» часом раньше. Спит на «лежке». Не поленился вырубить четыре жердины. Я так - только зимой. Что ж поделать, он любит комфорт.
Замерзаю еще сильней. Слышу, как встает приятель, шур-шит в рюкзаке. Подходит, бьет по ногам, приглашая к столу. Поднимаюсь нехотя. Завожу лампу, ставлю чай. Сейчас оживем.
Все также крутит дым, сыплет мелкий дождь, и шипят угли, но в руках уже горячие кружки с крепким, сладким чаем. Протя-гиваю одну приятелю. Он сидит на своих жердях и режет на бревне сало. Кладет рядом с собой нож, нагибается ко мне и протягивает руку. Недостает. Нагибается еще. Жердинка под ним крутится, и нож падает рукоятью в образвавшуюся щель. Длинное лезвие охотничьего ножа блестит в свете моей лампы. Рукоять уперлась в землю, лезвие смотрит вверх. Уже знаю, что сейчас будет, и понимаю, что сказать ничего не успею. Напар-ник опускает руку и пытается приподняться, опершись на жерди.
Шипенье сквозь зубы. Моя и его ругань. Нож пробил ладонь насквозь. Приятель подносит руку к лицу, рассматривая рану. Морщиться от боли. Медленно вытягивает нож. Материться. Пытаюсь его остановить. Поздно. Кровь хлещет на бревно, на сало, смешивается с дождем и темной струйкой течет за рукав. Руки у него тоже замерзли. Сосуды не эластичны, им не сжать-ся. Кровь быстро не остановишь. Ору, чтоб прижал руку к брев-ну, а другой накрыл сверху. Не помогает. Больно ему. Лихора-дочно соображаю, чем замотать рану. Аптечка как всегда оста-лась в машине. До нее пять километров. На мне фуфайка, свитер, фланелевая рубашка. Ничего подходящего. Мечусь между на-парником и накрытой лодкой вещами. Осенило. Срываю плащ. Скидываю одежду. Как же холодно, мать ее. Отрезаю у рубашки рукав, надрезаю, рву на полосы. Бросаюсь к рюкзаку. Ломаю бу-ханку, выбираю из нее мякиш. Усиленно разминаю, пока не по-лучилось нечто вроде рыхлого теста. Двумя большими лепеш-ками накрываю с двух сторон рану и мотаю сверху рубаху. Ну и культя. Пробрал смех. Друг орет, чтоб не ржал, а мотал аккурат-ней. Я замерз окончательно. Остывшую рубаху уже не надеть. Поливаю ее горячим чаем и как-то натягиваю. Укутался. Пью чай, уже вторую кружку. Приятель греет руку запазухой, второй мешает сахар. Рука сильно разболелась. Терпит. Понимает, что помочь, кроме как жердиной по голове, нечем.
Сыпет дождь. Бьет в берег волна. Где-то в лесу скрипит дере-во. Молчим. Знаю, что думаем об одном и том же. Как остаться? Как обмануть себя и остаться еще на ночь, в этом промокшем лесу, на этом проклятом дожде. Остаться, чтоб только увидеть, как вздрогнет от поклевки «колдун». Как медленно опуститься, а потом плавно пойдет вверх. Мечты.
Лежим. Молчим. Курим. Думаем об одном и том же. Скрытые во тьме, шумят верхушки елей. Шуршат падающие капли. Где-то там мокнет болото, по которому ползти завтра. Завтра и в сле-дующие выходные.